Вместо того, чтобы постучать к соседям, она выскочила на улицу, а потом в сад, в глубокие сугробы и там, падая на бугорках, гребучись в снегу, заметалась между деревьями, среди загустела тяжелых теней. Услышала какой-то голос за собой, как ее звала Вустя, и, боже, сколько голосов раздирало ей сейчас душу! Скатилась к реке, голые руки у нее застыли, но она не слышала ни холода, ни боли, ни жгучих слез на щеках.
Опять прибежала в дом. И, видимо, совсем ослепла от бессмысленного терзания. Еще страшнее картина ей привиделась по темным окном: будто там, в доме стоял оберет, стоял и строил мне ковы, пьяно смотрел на пустое Павлика кровать. Мать и дух затаила: он, оберет! Вот и черная метка у него на голове! Пустая, вихолоджена дом, и как призрак самого Вельзевула — Оберст «Ах ты змея лютая, адская ты душа! На кого ты руку поднял, ты знаешь, сколько сердца, мучений, страданий своих я вложила в него, у сына моего невинного! Сколько недосыпала ночей, страдала, ду ю терзала себе, умоляла в судьбе, чтобы минутку, день доточили ему, чтобы капельку солнца, радости вымолить сыну :! А Черкес? Да он дышал, смеялся, небо прижимал для Павлика, ресничка как живой водой окропил его, в нем и из него золотую ребенка вырастил. А ты, холодный мертвецов Как ты смив-? ».