Темные уголки, глухая насторолсена тишина в доме. Лампу затянуло черной копотью. И муки сына, непрестанная лихорадка, сдавленный стон сквозь бред.
Где-то под утро, когда его снова начало курить жаром, он тихо попросил: воды. Она с радостью бросилась, принесла чашку воды, и только намучились вдвоем: ему, бедному, и головы нельзя было поднять.
Так, одними губами пошевелил немного, поковтав, оросив себе сухое горло и подбородок. Устал. Полежал. И она заметила: кажется, светлеет взгляд у него, глубже, проясняется и нечто вроде звучит на уме. Показал бровью и глазами подтяните, мама, скамью ближе ко мне…прилягте, я вам ничего не скажу.
Скамью иметь привлекла, однако не легла; в душе ей онемело, и она терялась в мыслях: что с ним? Склонилась над изголовьем, удивляясь тому, как холодом, то горячей росой пахнет от него.