завязала их в чистую холстину и спрятала в кухне за коминець. А коробку засунула под старые свои платья в сундук.
И потекло их рабское жизни с лета в осень, с осени в зиму. Одни армейские части выбрались из деревни, вступили другие — обозом, сытыми голландскими лошадьми, крепкими крытыми фургонами. И эти поехали, остался Салабай-староста, а по Са-Лаба ходил, недоступно надувая губы, его исполнитель, тот недоросль Кирилко, что очень удивило мать. Она пожимала плечами: «Ну кто бы думал? О Кирилко Все люди к нему тянулись душой, жалели. А он?» И Павлик после невеселой паузы сказал: