Арина была очень бледная и дышала коротко и часто, но по виду была спокойна.
— Да, товарищ, вы правы, я тоже имею свои подлости. Я вас благодарю за искренность. Нет, я серьезно говорю, вполне серьезно. Но я не хочу их делать !! — вдруг со взрывом гнева ударила она кулаком о кулак. — Не хочу, всею существом ненавижу себя за это. Я хочу, чтобы вы помогли мне их делать, я хочу буть социалисткой, всей жизнью своей, а вы, наоборот, вы меня убеждаете, что я могу делать все, что делают наши враги, и все же с чистым сердцем спросмотреть себя социалистку. Вы меня убеждаете, что я могу воровать… Воровать, товарищ Юрий, воровать! НЕ улыбайтесь. Что я могу признавать обман подлостью и обманывать; могу признавать ложь мерзостью и врать; могу в душе не верит в Бога и идти в церковь, могу… Но чего я не могу признавать? Все. И так же, как те, с которыми мы боремся, признавать и не делает, лицемерит. Какая же во мне гарантия, что я не могу быть провокатором? Какая гарантия, что я не лгу, когда говорю, что я социалист? Какая?