— Ой, смотрите, — покачал Криворотько лысиной. — кумпанию, скажу вам, неприятно. Все толпятся, все суетятся. По погибель. То к Шумило, то к чахоточной — как ее? — Полищуковоы девушки. На гитаре брень-брень и жестами, знаками говорят. А то, знаете, — зашептала Криворотько, — вашего, значит, ночью заметил. С Володь-кой и Зинков парнем. В лесополосе воруют, воруют, — чего бы это? — я за ними, и вдруг — шелест! — как сквозь землю провалились … Ой, доиграются! И каятимуться, и просится, да поздно будет …
Григорий так напряженно слушал, что и не заметил, как сено под ним поехало, посунулося; еще немного — и он рухнул бы на «спины сидящих на пороге. Чтобы сам упал — беда не беда. Спал на сене. Но под рубашкой … радиоприемник!
Еще не понял Григорий, что он падает, и внутренний голос разбудил его: опасность! Как взрывная волна толкнула его в угол. И коза, как подстреленная, шарахнулась за Григория на сено, полезла, забила ногами.
— Тю! — повернулся на пороге Испуганный Хмель. — Су-машедша! На копну лезет! Только сено * жрет, а польза? Забью, кожа хоть будет.