Вот оно — вынырнуло! Мать догадывалась: это непременно нахлынет. Оджнивують они в колхозе, небо погаснет, зазвенит в воздухе прохладой, осенью. И тогда…Закурличуть птицы, дети побегут через гору в школу. Стихнет, осиротеет в селе, на их углу ни души не будет. Он сам, он один, он, как оторванный от ключа, останется здесь заброшен. Кто даже из взрослых, не столь уязвимых душой, выжил, перенес бы эту невыносимо удручающую отверженность?
— Я, сынок, не раз думала: как? Ну как нам сделать, чтобы ты жил, и учился, и в группе со сверстниками был? Я в селе об этом с людьми говорила. Одни говорят, есть в городе для таких…ну интернат…
— Нет, мама! Послушай: мне если бы кто-то только приносил уроки. То, что задают в школе. А дома я все осилю сам: физику я люблю, арифметику легко учил, а грамматику, историю — валюбкы, все равно, что книги о капитанов. Чтобы кто-то только приносил, задающие домой, может, Зинка, а может, ребята забегать. А ехать…Ма я никуда не поеду…