Павлик тихонько моргнул матери: побери, отнеси картофель свою и молоко, здесь, мама, такое заваривается, не до того! Азарт, дерзость, простодушная и веселая самоуверенность Черкеса — все это понравилось Павлику, он сразу почувствовал: перед ним человек одного ранга, человек, который готов на равных правах драться, говорить, дружить с ним. И восхищен тем, Павлик воскликнул:
— Только чур, три партии подряд! Я белыми начинаю!
Сели. (Уже потом Черкес досмотрел, что за фигурки и из чего они так ловко вылепленные). А мать, убирая посуду, исподтишка, спидтайна посмотрела на Павлика: неудобно ему, немного слег на бок, голову склонил, весь глазами в напряженной игре. Эта тоненькая черточка легла между бровями, но не скорби, не болезненная, а задумчивая, глубокая, спокойная, такую мать любила, не боялась, хотя иногда думала: «И в кого он удался, страдалец мой, книжник, грамотей? Говорят, такие дети , не по годам смышленые, святые, ангельские дети, рождаются не для долгой жизни…»