— Гомункулюс пристально и холодно смотрел на Рину.
— Участие в буржуазной прессе не запрещается… — сказал он.
— Нет, извините, я не об этом. Мы должны брать работу у хозяев. Но когда «товарищ» пишет в рабочей газете под одним фамилии одно, а в хозяйской под вторым второе, то это Инча вещь. Я, собственно, об этом спрашиваю. Это морально, или социалистически, что ли? Принимаете вы такие поступки?
Степун застыл. Он садом, к чему идет. Винявшы свою газету-платок, он машинально тер ею лицо, не сводя глаз с Гомункулюс.
— Это, разумеется, некрасиво и… недопустимо… — спокойно проговорил Гомункулюс:
— Да-а? — протянула Арина. — Хорошо. Товарищ предсидатель. Мы трое, — Арина показала на Ося, Крученого и себя, — вносим в организацию заявление. Среди нас есть такой господин, который определяется таким поведением, о котором мы это говорили. На днях мы получим документальные доказательства и тогда скажем, кто именно этот… талантливый публицист. Также будем иметь доказательства того, что он, так ругая с нами видроженцив, называя их сволоччю, в то же время с ними сочувствует. Но найпикантнище в этом то, что товарищ Гомункулюс знает об этом и доныне не собрался познакомить нас с деятельности своего друга.