Ночью Леньку возбудило землетрясение. Над селом вздыбилась огненная лава, облако дыма и мерзлой земли упала на белое зимнее покрывало.
Курятник заходил ходуном, со звоном посыпались стекла. После первого сотрясения послышался второй, еще сильнее, еще оглухливиший. А затем — одинокое: бах-бах-бах!
Мать бросилась с рядном к окну, чтоб закрыть дыры. В Отблески красного Зарева фигура ее — как горящая свеча.
— На току горит!., Стреляют! ..;
Куцман оторопел перекрестился. Выдвинул в окно лысина и поднял руки:
— Сдаюсь!
Над током, где состав боеприпасов, то бело-Ослепительный искры, то снопы черного дыма. Бах-бах-бах!
В черной ловушке
Они сидели в напивзатемнений доме.
Опустела бутыль криво отражали медную физиономия Федоренко; хозяин дома, глипаючы посоловевшимы глазами, подсовывал стакан Березовский; то пресыщенный икал, сжав тонкие синеватые губы. Высокий прямой Криворотько с презрением смотрел, как Хмель ялозив по тарелке скомканной бородой. Мужлан, быдло!