Гомункулюс нехотя улыбнулся и пожал плечами:
— Но зачем? Какое нам дело до того, что делает Володя у себя дома? И что это за способ так бороться с политическими противниками? Как хотите, я этого не понимаю. Они нам говорят, что мы утописты, политические дети, мы национальные безотцовщина, что мы социальное недоразумение, а мы им: а Володя у кого там браслет украл. Это, знаете, действительно по-детски.
— Ну да, украл — а мы нет! — еще упрямее сказала Арина и, не сводя глаз с Гомункулюс, вытянула руку к Соромця, останавливая его. — И, собственно, в этом все дело, что мы, социалисты, не можем украсть, а лакей может. И когда он крадет браслет, то он может украсть и идею, и заработную плату, и саму Украину. Ну да, украл — и действительно, надо раз на всю заявить, надо перетряхнуть нашу белье. Надо!
Степун совсем забеспокоился, глядя на бледное лицо Рины. Он тоже встал и, поправляя сморщенный жилет на кругленькую животе, стал между Гомункулюс и Риной. Словно не замечая Повышение тона споры, будто даже совсем нет никакого спора, он весело и озабоченно сказал:
— Ну, товарищи, прошу в порядок, некогда на частные разговоры… Еще есть, как говорят, инчи дела, надо кончит… Товарищ Рино, прошу на место…
Но подруга Арина посмотрела на его чрезвычайно блестящими, словно пьяными глазами и проговорила:
— Нет, товарищ, это