Он прошел в сад и поднялся на крыльцо. Ни в сенях ни в коридоре никого не было: видимо, вся прислуга была на дворе. Только с открытые двери кухни хлопал мелкий ритмичный стук, — секли мясо. Вадим, как и в первый раз перед дверью комнаты родителей, остановился и некоторое время стоял, опустив голову. Затем вздохнул, криво улыбнулся и сам себе сказал: «все равно!». И без стука открыл дверь. А сейчас же испуганно остановился поперек кровати, головой на подушку, положенную к стене, лежал отец и судорожно корчился. Рука его лежала на спинке кровати и совалась то вперед, то назад. И как двигалась рука, то и голова с мертвой повернутой к двери половиной лица тоже шарпалась от подушки и немного поднималась. Так заброшенные в доме дети, не умеющие еще сидите, силятся встать. Вадима он не видел своим пивприплющеним глазом, а шума двери не слышал из-за усилля.
Вадим торопливо бросился на помощь. Но, боясь, что неожиданный прикосновение может испугать отца, перешел на другую сторону, где было видящие глаза, и громко сказал:
— Добрый день, отец! Может, помочь вам? Вы хотите сесть?
Трофим Петрович сразу же ослаб и пустил руку. Председатель тоже упала на подушку. Он слабо закивал ней и скривил и так искривлен рот, желая, очевидно улыбнуться.
— Си… ты… — сказал он еле слышно.