По его звонок открыла дверь не горничная, а Модест Аркадьевич. Он сразу обратил на себя внимание Вадима своим необычайным выражением, — тревожно, озабоченным, грустным.
В прихожей висело много одежды, а на полу рядами стояли калоши. Из столовой слышался гул многих голосов и видно было фигуры людей с бородами, проплешинами, уважительных.
— А вы, Вадим Трофимович! — вскрикнул Модест. — Раздевайтесь, раздевайтесь. Лекции, кажется, нынче у вас не будет. С Славой небольшой припадок был. Но вы об этом с Олесей поговорите… У нас горе, милый Вадим Трофимович, просто горе. Слышали о Пампущенка?
— Какого Пампущенка? — вешая плащ на кол, спросил Вадим.
— Ну, значит, не слышали. Есть тут один… Был… Или тот, есть же! .. Один из компании Ганжула или видроженцив, кто их там знает. Нынче влетел в редакцию черносотенного «Русскаго края» и выстрелами из револьвера убил редактора, секретаря и ранил двух сотрудников. Его схватили. А теперь слух, что черносотенцы нам погром готовят… Какое наделали! Какое наделали! Ай-ай-ай! Что будет? Что будет?
Вадим был поражен. Ресниц вспомнил мужчину в серой шапке, который бежал в Ганжула неделю назад.