Пожалуй, оте безнадежное и отчаянное «Не смей!" Хмель выкрикнул и здесь, в Старостина доме, потому что гости Федоренко сразу оборвалы песню. Криворотько, перевалившись из-за стола, пнул деда в плечо
- Вы что, нализались? Людей пугайте ... Или за Григория пожалели? - полицейский скрыл в морщин холодную улыбочку. - Сегодня накроем их, Голубчиков. Овладелы? И вы святое дело сделали.
Хмель зажал в руке вилку. Но не успел пошевелиться - скрипнула дверь, в дом заглянула заплесневела мордочка, заморгали рыжими глазами Швайка.
Староста загигикав:
- Смотрите, управляющий мой пожаловал ... Вон, смерь дючка!
Двери испуганно хляпнулы. Полицейский наздогинцы:
- Эй, Швайко, вернись! И тебе дело найдется. Сегодня всем жарко будет!
* * *
Заточка рухнул на мокрую подстилку. Ничего НЕ хотелось, только курит. Вот бы хоть маленькую щепотку табачку, хоть самого пороха, хотя прелой; затянулся бы разок, чтоб зашумело в голове, и забыть обо всем на свете.
Забыть обо всем ... В собачья жизнь свою, о женщине, которой он покончил возраста, в брошенных детях и о том, как кланялся Люман, клянчили землицы. Простит земля ему все?