Методично, как и раньше, то Ганс-полковник утром и вечером заскакивал в дом и всегда как-то неожиданно. Может, ему приятно было, может, радовало его то, как панически подскакивают солдаты, стучат каблуками и замирают перед ним. Он пронизывал «их мерзлым взглядом, шел мимо, одному поправлял пояс, второй тыкал пальцем в карабин, третьем сухо то журча — и тот трепетал, зеленел, втягивал голову в плечи.
По Гансом всегда ходил младший офицер, совсем юный, высокий, свежий, красивый с лица, в новенькой шинели и в новых блестяще-черных хромовых сапогах. Он как-то косоплечив, под-топтался сзади, и что бы ни говорил оберет, кивал, соглашался, улыбался, только улыбка у него была какая-то странная, быстро она стыла и менялась, не уследишь за ней, не поймешь, то ли она угодливая, или хитрая, язвительно-скептическая.
Видно, это был ординарец.