Отвернуться, сказать: не хочу, не играю, идите прочь в адскую ночь, откуда и пришли? То еще подумают, что он испугался, отступил, сдался без боя, спрятался под материнское одеяло.
«Ну что ж, я готов!» В Павлику вновь проснулся тот упрямый, беспощадный к себе Пасько, который лез на край ивовой ветви, чтобы себе и всем на свете доказать: он может!
Веселый хмильненький фронтовой камрад усадил оберсту на скамью, сам стал за ним, оперся руками на его плечо и теперь смеялся, поляскував друга, поощрял его, как охотник подзадоривают натренированного пса: ату! Вперед! Сразу — и в клочья его!
И полковник после яичные и шнапса был ярый мысленно, в честолюбии, а сел за доску — и в голове поплыли облака, а может, дымовая завеса с желтым ядовитым газом, летели куски траурных маршей, а фигурки убегали от него, прятались в окопах, и он мерзло хмурился