— Мама, есть!
Пыль горячий борщ, обжигая пересохло губы, И не сводил глаз с окна. На улице, в плетня, стоял вороной конь. Тонконогий неутомимый скакун, словно и НЕ измерил сегодня вдоль и поперек табунчанськы степи, нетерпеливо бил копытом землю, рвался на волю; его блестящая, как Воронье крыло, спина дымилась на солнце. Другой конь давно уже рухнул бы с ног, а Орлик, как и сам Володька был как стожилий.
— Опять на дижурство?
Мать подсела к сыну, как в душу заглянула. Просто чудо, как окреп ее сын по лето: шея стала прочная, плечи мускулистый, грудь так и распиралы рубашку. Мать разгладила ему красный рубец на лбу (видишь, как нарезал • кепку! ..), пальцами расчесала взмокшую волосы. Володька аж заполумьянив от тех материнских ластощив. Склонился над миской, буркнул:
— Мама, положи то Зеньков полдничать … Он там остался, в степи, — поднял голову и мягче: -в Видела немецких коршунов? И сегодня ракеты бросали … Хлеб сухой же стоит, как порох.