Жизнь в глухом углу потекло веселее и гоминкише для Павлика, выплеснулось из тесных берегов, как вода в овраге после внезапной летнего ливня.
Прибежав с работы, мать всегда заставала дома Черкеса. В одной и той же неизменной позе: он сидел спиной к окну, локтем упирался в колено, а пятерней шевелил волосы. Он хищно думал. Его красная, напряженная, в капельках пота затылок красноречиво свидетельствовала: дает ему Павлик пороха! «Но случалось, что оба устали, они играли спокойнее, й тогда слышался крепкий благодушный баритон Черкеса, который по каждому ходом что-то приговаривал, по-своему называя эти легкие, с засушенных теста фигурки:
И — А вы нас пихтурою! — говорил Черкес.- А мы ваше сия-чсельство — Жеребчик! А мы копытом вас. А не желаете сюда, в тюрьму, в темное уголок? ..