Вот смотрел на меня тяжелыми угрюмыми глазами. Он чего-то ждал от меня, какой непристойности. Я это заметил, и меня взяла еще больше веселье.
— Здесь, разумеется, должен быть какой софизм, — сказал Панаев, вставая и медленно подходя к нам, видимо заинтересован. — Но какой именно, я еще не схватываю.
— Софизм не в моих словах, а в чем инчому, — ответил я, несмотря на Панаева.
Арина, как над загадкой похмурившы брови, стояла и думала.
— Да вы не думайте! — засмеялся я к ней. — Говорите, как вы убеждены.
— Это трудно сказать, как я убеждена! — до слегка рассердилась она. — Я лично не знаю этого Никодима. Я знаю его как представителя класса. И борюсь против его как такового, а не как какого-то лица.
— А-а? А заповедь? А широкая гуманность? Ждите, Вот знает Никодима лично. Осип, кто циннище?
Я ждал, что он выкрикнет: «Никодим хуже всякой пакости, а ты еще хуже Никодима».
Но он ровно и хмуро сказал:
— Никодим…
Я знаю, что он согласился сказать для того, чтобы увидеть, что из этого я сделаю.
Я приняв как серьезно его ответ.