Теперь Павлик просил утром мокрое полотенце и мучил себя, терзал — на страх матери: морщился, ухкав, неприятно поежился, но все же отирал свое тело водой и спидтишка, чтобы не видела, ощупывал себя: прибыла кровь в его пожелтевшие, немного обмякла, бледные кожи. А Черкес наступал далее:
— бегать, прыгать ты не можешь, спишем, как говорил нач-хоз. А руки? Боны же здоровы? Маши, делай зарядку, накачивает бицепсы. Куда то положено: бьешь Черкеса в шахматы, а руки — зеленые и худые, как стебель. Давай за мной, в темпе!
Двухметровый дядя размахивал клешней и здоровой лапой, крутил под потолком мельницы, а Павлик смеялся и повторял за ним. В низенькой доме им было тесно, и скоро они падали утомленные и веселые, запыхавшись, смотрели друг на друга возбужденно: ай, молодцы!