Тихо-тихо в моей могиле. Саламандра нашла, наверное, что искала, и ушла к себе, хлопнув дверью. И кажется, что на свете, кроме сеи несчастной калеки, у меня никого нет.
В груди болит. Болит так же, как тогда, когда «те» провозгласили мне бойкот, когда я вечерами бродил возле их домов, часами простаивая на огородах и глядя на желтые окна их комнат.
Господи Неужели и теперь начинается то же? Для чего же два года одиночества, молчания и молчаливого здушування себя я приняв на себя? Я не могу больше.
А как было бы хорошо, если бы я мог поселиться со своими старенькими. Я устал. Если бы у нас были хоть такие две избушки, как эти. Я лежал бы здесь, а они там, отец и мама. Пришла она ко мне на минутку с большой любви хоть посмотреть на меня, хоть спросить, не хочу ли я есть.