Кивнул из-под козырька матери. И что-то было печальное, сдержанное, скрытое в его словах:
— Поехали мы. Прощайте: до вечера!
Она тоже сказала ему глазами, будто придала ему своей печали, тепла, печали.
Осталась мать сама под Берестки.
И вот селом двинулась немного забавная процессия. Впереди шел длинноногий человек, трудно и вдумчиво ступая армейскими сапогами. Он катил перед собой высокого тележки. По бокам (кто пидпихав, а просто вибрикував) бежала охрана — те с Черкесов оврага босоногие орлы и разбойники. Люди выходили из дворов по воротца, здоровались с Павликом, спрашивали, как ему живется;
кто только скользкая, а кто и откровенно поглядывал на него, на блидувате лицо Павлика, добросердечные женщины говорили, что давно не видели его и соскучились по ним.