Тяжело тебе, мама, стремиться к старости, а еще труднее возвращаться ни с чем к детям. И ты клянут войну, клянут судьбу свою вдовьей, и свое бессилие, и свою темноту. Где это видано, чтоб отдала свою дочь на верную смерть! Лучше тогда же — в прорубь … Ты сидишь в углу, спиной к детям, и уже НЕ плачешь, потому что высохлы слезы, а только слушаешь, как звенит, кровоточит растерзанное тело … Подошел сын, положил голову на твое плечо. «Сын ,, кажется, я ударил тебя? Прости, сама не знаю, что делаю».
Горячими ладонями сжал иметь сына голову и, склонившись на нее, словно задремала. А когда открыла веки — Застывшая поражена: Лида, подпершись подушкой, Сиди-У * а; глаза ее прояснились, и в тех широких, открытых глазах был покой, твердая решимость. «Неужели, вздумали завтра идти? .. Нет, нет! Пусть выбросит из головы!» Мать бросилась к Лиде, обняла ее.