Позавчера мы стояли с ним в коридоре. Она все хотела узнать, когда я женюсь на Олеси. (Между другием, ей уже откуда известно, что я только теперь познакомился с Микульский.) И все, что дразня меня, проводила рукой мне по лицу. Я вовсе не раздражался, и она это видела, но делала, что я сержусь, и поэтому, значит, имела право дальше дразнить. И вдруг взяла мои руки, положила на полуголыми свои плечи, придвинула близко-близко лицо свое ко мне и, улыбаясь той улыбкой, которая меня когда-то доводила до бешенства, стала смотреть мне в глаза — неодривно, ничего не говоря, обещая и смеясь.
Удивительное дело: глухо и тяжело забила кровь мне в сердце! Чего?
Но только я хотел мягко и спокойно снять и освободить свои руки, как растворились двери и вошел Вот. Увидев нас в такой позе, он какой-то мент стоял оторопело и потом дернулся и быстро вышел на улицу.
Я так же медленно и спокойно, как собирался, увильнився от Тепы и стал прощаться.
— А ты знаешь, что я тебя люблю? — вдруг сказала она.
— Знаю… — сказал я, улыбаясь.