Он снова выпил, но уже не так торопливо. Вообще, после прихода женщины он казался немного спокийнищим. Или по ее какой-то черте, заметной только ему, он увидел, что дело стоит не так грозно, действительно Визит Вадима давал ему надежду как-то устроить конфликт, во всяком случае Клим-Клим очень не прислушался в сторону и говорил с Вадимом уже по-инчому — живо, с интересными, хитрыми искорка в масляных глазах, немножечко насмешливо, но стараясь этим не обидеть гостя. Сидя против Вадима, он все время, особенно после какого-то шутки в адрес Стельмашця, нежно и успокаивающее гладил его по колену и заглядывал в глаза с хитрой лаской. Говорил он в основном о прошлом. Вспоминал прежние времена, товарищей, общих знакомых, причем на девушках остановился с нежным грустью, хотя бы с ними даже знаком не был. Рассказывал быстро, легко, употребляя новые, неизвестные Вадиму украинские выражения, вошедшие, видимо, в общую привычку, так что их даже не замечали.
Но содержание его рассказов был печален. Тот застрелился, того расстреляли, потому закатали каторгу, то сам себе ее совершил, женившись на фурии (жениться — то беда, беда!). Тот просто забросил все, чему поклонялся, и теперь живет филистером. Удивительно, как у человека много наклона к филистерства. Организация была разгромлена в пух и прах и вот теперь немножко-немножко начинает оживать. И то…