— Чего надо? Милостыню мне подать бежишь? Милостыню?
Вот стоял и виновато, жалько, с болезненным лицом молча смотрел мне прямо в лицо.
— Ну, чего тебе? Говори? Ну, вот я здесь, я, Вадим! Что тебе?
Но он так же стоял и, ничего не говоря, смотрел страдающими, застывшими и прося глазами.
И конечно, что же было говорить? Что? Ясно, в чем дело.
Я не знал, что мне сделает, что крикнуть ему в этом виновато зтихле лицо. О, как я его ненавидел в ту минуту! Давно уже я не испытывал такой злой, такой болезненной злости и ненависти.
— Что же ты молчишь? Что ты хочешь, говори? Милостыню? Давай, давай. Ну, давай же! Вынимай. Или денег не хочешь дать, а только погодувать меня? Идем, идем.
Клянусь, я только от ненависти сделал то. Я уже не чувствовал голода, абсолютно нет. Я в тот миг, может, для того и побежал в дверь какого-то ресторанчика, чтобы там швырнут в лицо осевых его котлетой.
Я так полетел в этот ресторанчик, так расталкивал прохожих, что вот должен был только бежать за мной.