— Хорошо. Посмотрим… Э, Климчик! Вы, слишком… Давайте еще… Нет? Ну ладно. Завтра, значит, дадите еще. Теперь вы… Убирайте, — подошла Арина к Панаева и так же, только еще более ровнее вытянув и перебросив ладонью руку, протянула ее кабинетному социал-демократу.
Тот сейчас же и тоже вроде шутливо виняв кошелек и так же положил пьять рублей, только не бумагами, а серебром.
Арина молча и низко поклонилась ему и вернулась в мою сторону.
Глупо, разумеется, — но у меня сильно забилось сердце. Чего, спросить?
Опять переброшена вверх ладонь, розовая и жесткая. Голова немного на сторону склонилась, и на оранжево-красных погнутых губах (не красит она их?) — нежно-хитрая Тепина улыбка.
— А вы сколько?
Я засунул руки в карманы уже заранее. Теперь я только откинулся на спинку стула и проговорил с приятным улыбкой:
— А я ничего.
— Как ничего? Так же ничего? Ни копейки?
— Ни одной.
Арина руки еще не принимала и смотрела на меня с той же улыбкой.
— Что же так? Боитесь чистоту своих новых убеждений поскоромиты? Это простая гуманность.
— Собственно, с гуманности не хочу дать! — сказал я, про себя обрадованный подсказанном ней слову.