Видно, от нервного напряжения у Павлика долго тряслись руки, он и радовался, и был смят, усталый. Раз, второй раз он бросался рассказывать матери, как, какими фигурами он разбил оберста и как Ганс НЕ одеколоном, а морозом дышал на него.
Лег Павлик, чтобы немного успокоить сердце. Взглянул на птицу Симург, на скрытые под ее крыльями, в густом перьях, красные звездочки.
— Ну что, Симург? Не пройдет месть-кара ночных разбойников?
Не успели они с матерью перегомониты, вспокоитись, опомниться, как вдруг скрипнула дверь, и на пороге вырос — оберет! Сам! Без ординарца вернулся! Павлик даже подумал: что-то, видно, забыл — перчатки?